«Случаи чудесной помощи старца Михаила (Питкевича)»

Иеросхимонах Михаил (Питкевич) (1877–1962)

Было это в 1954–55-м году (точно не помню). Летом приехала к старцу одна вдова (из города Вильманстранда). Она была впервые на Валааме и, много наслышавшись об отце Михаиле, пошла к нему. Поговорив с ним, хотела через два дня уехать обратно, так как у нее были дела со своим домом, взяла и обратный билет на понедельник. Была суббота.

Отец Михаил ей неожиданно сказал: «Не уезжай в понедельник – отложи – дело важное, я должен тебя постричь». Она пришла в большое недоумение от этого, не готовилась, хотя против монашества не имела ничего, но ответила, что с домом дела неотложные, будут ее ждать, отложить нельзя, а на следующее лето приготовится и тогда пусть отец Михаил ее пострижет. Но батюшка настойчиво уговаривал не откладывать: «Так надо, теперь же, – говорит, – если ты не можешь отложить, то я это сделаю завтра же, в воскресенье, все достанем, но откладывать нельзя». После настойчивых уговоров она согласилась, она была пострижена с именем Анны. Постриг был тайный. В понедельник она уехала домой. Было это в конце лета. Месяца через два с половиной ее нашли мертвой у себя в комнате, перед иконами, в монашеском, с четками в руках. Жила она одна в своем доме. Ни о каких ее болезнях никто не слыхал.

На следующее лето духовная дочь, вспоминая этот случай с отцом Михаилом, спросила его: «Батюшка, как вы знали, что Анна умрет». – «Да я не знал этого». – «Как не знали, почему же вы настояли, чтобы она не откладывала и сразу постриглась?» – «Это надо было, я должен был, на то была воля Божия», – заключил старец. «Знай, – сказал отец Михаил, – как бы кто не добивался стать монахом – без Божией воли никогда им не станешь. Я не знал, что она умрет, но было мне велено безотлагательно ее постричь. Я могу это сделать, только если есть:

1. крайняя нужда,

2. откровение Божие,

3. благословение и воля высшего иерарха.

Когда бывает второй случай – Господь мне велит – я не буду ни у кого спрашивать – ни у архиерея, ни у патриарха, не могу ослушаться повеления Божия, и в первом случае – тоже.

Но на вопрос, как же батюшка знал, что так надо было поступить, как ему так ясно, явно открывается Божия воля. И Лик Пречистой видит, и Она отворачивалась от него, потом опять обернулась – отец Михаил ничего не ответил. Вероятно, вопрос был слишком смелый и ответ не по духовным силам вопрошавшей.

Была холодная погода, гололедица. Время было тяжелое, война, то и дело воздушная тревога над Гельсингфорсом. Жили мы на пятом этаже, приходилось не раз в день выходить по делу и подолгу стоять за продуктами, которых было мало. Надо было относить работу, дома шить на ножной машине. Муж был больной и не мог выходить из дому совсем. Для работы нужны были опилки, за ними надо было ехать на трамвае и от него несколько пройти прямо на лесопилку, было очень скользко, тут шли рельсы и между ними для перевода вагонеток вертящиеся круги. Нагрузив мешок опилками, я переходила рельсы, ступила неожиданно на вертящийся круг, он повернулся, нога скользнула и подвернулась. От страшной боли не могла сразу двинуться с места. Потом никто не смог найти груз, с молитвой, едва ступая, не знаю как добралась до трамвая, боль ужасная и нога в щиколотке делается как деревянная – не гнется. Кое-как добралась до дому. Нога сильно распухла и по опухоли шли кровоподтеки багрово-лиловые. Я пришла в отчаяние. Положение безвыходное – не двинуться, телефона нет, запасов продуктов тоже нет, а мой больной тоже не может выйти… нога распухает больше и больше. Легла в постель, со слезами молясь, во время молитвы с отчаянием сказала: «Батюшка, хоть ты бы умолил за меня Бога, что я буду делать с моим больным…» После этой молитвы я как-то быстро заснула, хотя нога так болела, что никак не могла для нее найти удобное положение, боль от простыни, боль и тяжесть от одеяла.

Под утро вижу во сне батюшку – он смотрит на меня приветливо и весело, берет крепко рукой за плечо и встряхнул меня. Я проснулась в добром настроении, вспомнила про ногу, посмотрела на нее, опухоли как не бывало, попробовала ступить – не болит, точно и не было ничего, только остались с двух сторон легкие кровавые подтеки. И по лестнице ходила, и все дела свои могла устроить – только кровоподтеки да некоторая негибкость некоторое время напоминали о том, что было. Так меня исцелил мой дорогой батюшка. Но замечательно, что, встретившись с ним после этого, имея намерение ему это рассказать, – я, проведя с ним дня три, совсем об этом забыла и не пересказала ему о своем исцелении. Встретились опять через полгода года, и повторилось то же…

Тогда я задумалась над этим и решила, что пока не буду об этом говорить. Только несколько лет спустя, уже после своего пострига, рассказала батюшке этот случай. Он выслушал молча, опустил глаза и только сказал: По вере вашей да будет вам.

Был и другой случай. Одна из батюшкиных духовных дочерей, мать малых ребят, очень тяжело заболела, лежала, прикованная к постели, лекарства не помогали. Пришел батюшка с псаломщицей ее навестить, очень жалел детей. «Что ты лежишь, дала бы нам чайку». – Она, ничего не думая, послушно встала, приготовила чай и с того времени совсем поправилась. Имя ее и место, где это произошло, мне неизвестно – на эти вопросы батюшка не захотел отвечать.

Все ты меня расспрашиваешь. Это не надо – и похвалять меня не надо, великое зло монаху похвала, бесы этого не переносят и нападают тогда на него с особой силой. Монаха похвалять – бесов вокруг него собирать.

Бывший послушник Николай Сайка вспоминает годы затворничества так:

Когда в 20-х годах ввели новый стиль… тогда братство разделилось надвое… и отец Михаил, тогдашний отец Ти– мон, удалился в уединение. Бог ведает, какую строгую жизнь он там проводил… Я слыхал от отца Николая, который приносил ему пищу и ставил ее в коридоре у его двери, и оттуда отец Михаил сам брал приносимое и съедал у себя в келье. Он был там полным затворником. Когда в 50-х годах вернулось Церковное сообщение между Финляндской и Русской Церковью, русские иерархи, посланцы Московского Патриархата, стали приезжать сюда устанавливать церковные отношения, то они почти все посещали Новый Валаам. Так, Крутицкий митрополит Николай, посетивший Новый Валаам, спросил и тогдашнего игумена Иеронима, кто из братий мог быть его духовником, и игумен указал ему иеросхимонаха Михаила, с которым он беседовал долгое время… Митрополит Николай просил игумена, чтобы он разрешил отцу Михаилу принимать и наставлять желающих получать духовные наставления, особенно священнослужащих. И так уже в престарелых летах оказался, как и Оптинские старцы.

В 1953 году я посетил отца Михаила на Новый Валааме, и он предсказал мне с супругой, какая наша жизнь будет под старость, и так она и есть в настоящее время.

Служа каждый день Божественную литургию в своей убогой келье, начиная молитву в 11 часов вечера, отец Михаил ко времени отъезда на Родину (1957 год) поминал «много, много за восемь тысяч имен, как он сам ответил своей духовной дочери, но сказать сколько – не хотел. И это были не только имена – но живые души, каждая со своим ликом, около каждого имени была сделана его рукой заметка, по которой он знал – кто тот, за кого он молится. Около 7 утра можно было видеть в окне его кельи, затянутом плотной синей занавеской, сбоку полосочку света – он еще стоял на молитве, а около 8 – двери его были открыты для тех, кто нуждался в его поддержке, в утешении и совете или приходил каяться в своих грехах.

Последнее и едва ли не самое жестокое и грубое преследование отца Михаила было со стороны одного из многолетних духовных чад его – отца Иеронима, ставшего игуменом после смерти игумена Харитона. Официально духовником монастыря – новостильников (управлявших монастырем, финоманской партии) – был бывший игумен Печенгского монастыря схимник Иоанн, к нему и перешел отец Иероним, хотя всегда был сам «старостильником». Враг по зависти искал всяких возможностей досадить и оскорбить через других отца Михаила – так было через игумена Иоанна и игумена Иеронима. С какой-то непонятной злобой преследовал игумен Иероним своего многолетнего духовного отца и старца. Дошел до того, что однажды, обратившись к духовным дочерям отца Михаила, сказал: «Сегодня Троица, а завтра Духов день – мы будем судить духовника Михаила». Господь не допустил этого суда. Когда стало всем известно о предстоящем суде над отцом Михаилом, казначей отец Нестор, впоследствии игумен Нового Валаама, придя в алтарь, накинулся на отца Иеронима: какими только словами его не называл! Не поддержанный никем другим, отец Иероним замолчал. Суд не состоялся, и осталось неизвестным, за что хотел игумен Иероним судить отца Михаила. Хотел он, очевидно, запретить отцу Михаилу келейно служить литургию, но его остановил игумен Иоанн, при всем недоброжелательстве, то есть зависти к отцу Михаилу, боясь, что из-за этого будет слишком много разговоров и волнений.

Смерть игумена Иеронима была знаменательна: он скоро слег и не долго был игуменом. Мрачное, злое уныние охватило его. Все его покинули, никто из братии не хотел за ним ухаживать. Без всякой болезни таял он от этого уныния. Игумен Иоанн навещал его, но и он не мог добиться от него ни слова покаяния. Так в мрачном молчании он ушел из этого мира.

Отец Михаил никогда не жаловался на своих преследователей, но сильно скорбел о том упадке и распущенности, в какой пришел Валаам в последнее время после раскола и войны. На отсутствие монашеского духа не мог он не указывать своим духовным чадам как на недопустимую язву. Сильно скорбел об этом. «Едят свинину, покупают колбасу, деньги на руках, начальники попускают все, строгости нет – безначалие развращает монахов… а о внутреннем – о нестяжании и постничестве и не говори – слушать не будут. Страшное время пришло – для безмолвников нет пристанища – они как дурачки, как посмешище для всех», – сетовал старец своим сиротам – тайным монахиням.

Отношение к Родине у старца Михаила было особое. «Скорби и страдания очищают русский народ» – вот слова отца Михаила. Во всем есть две стороны: святой Михаил, князь Черниговский, и боярин Феодор, попав к татарскому хану, приняли мученическую кончину. Тогда Богу угодно было дать власть язычнику над большой страной, и князь, повинуясь гражданским законам, соглашается поклониться этой земной власти, но отказывается поклониться идолам. Он отказывается от жены, детей, власти, славы, отдает жизнь и все за верность Господу – так и теперь у нас на Родине – две стороны, кесарево и Божие.

В России сейчас сияет истинное Православие, как солнце, – эта земля полита кровью мучеников, эта земля исповедников. Этим Родина была дорога отцу Михаилу – своим мученичеством, своей святостью – исповедничеством, хоть на крест, хоть на мучения, но умереть на Родине со своим народом. Но вне Родины – это была воля Божия, чтобы везде узнали нашу Православную веру.

Отъезд в Россию, наконец, пришел, хотя его многие просили не уезжать.

Прожив в монастыре пятьдесят пять лет, восьмидесятилетний иеросхимонах Михаил, с шестью другими валаамскими монахами (отец Лука, отец Борис, отец Исав, отец Геннадий, отец Сергий, отец Гурий), уехал на Родину. В этой группе были лучшие отцы Валаама.

1957 год, 1 октября старого стиля, Покров Пресвятой Богородицы, стоял он, как пятьдесят пять лет назад, молясь усердно за Божественной литургией, тогда еще молодым, уезжал из мира в монастырь, теперь же глубоким старцем с большим духовным запасом, с большим опытом, в тот же день, возвращаясь на Родину, неся туда свою молитву и всю свою любовь к страдающему русскому народу.

В этот день стоял он в алтаре Покровского храма: пели акафист Покрову Пресвятой Богородицы, стоял старец на коленях в алтаре, со слезами молился, вручая Царице Небесной своих осиротевших чад.

«Молитесь Ей, Она все может, может вас и в монастырь устроить».

В канун отъезда батюшки из Финляндии на Родину, собрав около себя некоторых своих «сироток-монахинь», давая им последние наставления, батюшка рассказал им об одном бывшем ему видении.

«Было это сначала в тонком сне, а потом и наяву, точно я в Предтеченском скиту, где никогда не бывало женщин. Вижу, пришла ко мне величественная, красивая женщина. Кто же это, думаю, мог прийти ко мне, убогому? И чувствую – ведь это Сама Царица Небесная! Она Сама ко мне, убогому, пришла!

Стою я, восхищаюсь, умиляюсь, так хорошо мне, радуюсь, ничего не могу сказать, а Она мне говорит: «Сделай мне подарок, Я жду от тебя подарок». Я в удивлении думаю: какой же я могу сделать Тебе подарок, Царица Небесная… у меня ничего нет. Молчу… умиляюсь, восхищаюсь, а Она протянула свою ручку и кладет в мою яичко. Что бы это значило? – думаю. Принял из ручки Пресвятой Владычицы яичко, стал молиться, помолился – отдаю Ей его обратно. Владычица приняла его, будто я так и сделал как надо. Понял я тогда, что вас, кого Она ко мне привела, я должен Ей вернуть. Вы – вот Ей мой подарок.

Велика была любовь старца к своим чадам, он их принимал, как из рук Самой Божией Матери, принимал на свои руки, отмаливая своей непрестанной молитвой.

С отъездом валаамских монахов заглохла до некоторой степени духовная жизнь преданных духовных чад отца Михаила. Многие просили его подарить им на память по иконке от него, но он ничего не раздал и все, как ни странно для него, забрал с собой, да как бы еще просил. По отъезде оказалось, что он прозрел, что все у него украдут: все иконки, таким образом, разошлись сами собой русскому народу, лишенному святых икон.

В Псково-Печерском монастыре отец Михаил продолжал ежедневное служение Божественной литургии, прекратив его только тогда, когда наступило общее недомогание и ослабление зрения – тогда стал готовиться к исходу. Его соборовали и в течение последних двух недель каждый день приобщали Святых Таин.

15 апреля 1962 года в воскресенье во время литургии, причастившись последний раз, он тихо и мирно отошел ко Господу. 17 апреля был совершен чин монашеского отпевания архиепископом Псковским и Порховским Иоанном, в сослужении архимандрита Алипия, многочисленного духовенства Таллиннского, Новгородского и Петроградского, присутствовал преосвященный Сергий Новгородский и Старо– русский.

Под пение ирмосов великого канона «Помощник и Покровитель» гроб был обнесен вокруг Сретенского храма и в пещерах опущен в могилу-склеп.

«Не ищи правды на земле… ищи ее в себе…»

Я расскажу тебе сказочку…

Жила Правда на земле. Плохо ей было: где ни появится, куда ни придет – везде ее гонят, везде ей нет места, всем она мешает… Пойду, думает Правда, поближе к храму Божиему, пойду в храм. Пришла, встала, но и в самом храме ее стали толкать: тут не стой, это мое место, туда не иди – там для почетных, богатых… Придвинулась Правда к амвону, но и здесь ей не нашлось места… Поднялась она – вошла в самый алтарь, стала у Престола… Один говорит: я старше, другой говорит: я саном выше, я заслуженный, я ученый – здесь я должен стоять, а тут я… И вот даже там Правда не нашла для себя места…

Не ищи Правды. Царица Небесная, Честнейшая Херувим и Славнейшая Серафим, разве не видела кругом своего Божественного Сына неправду, клевету, ложь, несправедливость, которыми платили Спасителю за Его безчисленные благодеяния и чудеса, но Она молчала. Она никого не упрекнула, никого не осудила. Вот как Она отнеслась к Неправде этого мира!..»

Крепись всегда, всякий день и час, будь очень внимательна к себе во всех мелочах – читай, рассуждай, веруй, что Господь поможет тебе и подкрепит, пошлет благодать восходить от силы в силу. Аще верен и тверд пребудеши.

Царство Небесное, Христово, силой берется, усилием – постепенно, не вдруг, непрестанным вниманием, самоотвержением, терпением, хранением чувств, покаянием – самоукорением, главное, безмолвием – молчанием и молитвой. Скорби от бесов не избежишь – если они сами не могут, подсылают людей на то. Тут нужно всегда быть в напряжении – во внимании – идущему по пути самоукорения и покаяния, даже если и много злостраданий встретится, Господь поможет терпеть, видя его твердую веру, решимость и смирение. Помни, как некий старец только сказал о брате «ох», был изгнан Ангелами и лишен мантии. Семь лет он блуждал, не вкушал хлеба и каялся.

Бойся, бойся осуждать… не смотри на других.

Послушники все спаслись, а своевольники повредились, иные же и погибли…

Хотение свое оставить надо. Держи себя всегда в напряжении… Располагайся на волю Божию…

«Священника не суди – бойся этого больше всего. Ты не можешь понять даже, в каком Таинстве он участник. Одной его слезы покаяния, упавшей на Престол, довольно, чтобы смыть все его грехи». Это было мне сказано после «Сказочки». Я приехала и рассказала батюшке о нашем священнике; он был очень несдержанный и бывал в такие минуты грубым. «Как так такими словами священник может говорить во время службы? – кипятилась я, – должна же быть правда!» – «Сядь, успокойся, я тебе расскажу сказочку», – которую я и записала сразу, придя к себе. Замечателен конец сказочки; слова о Богоматери заставят каждого замолкнуть.

Монахиня Мария Ново-Дивеевская