Митрополит Тихон (Шевкунов) «Об отце Иоанне (Крестьянкине)»

Недавно из Псково-Печерского монастыря позвонил мой духовник архимандрит Иоанн (Крестьянкин) и сказал: «Вот, скоро я умру. Поэтому потрудись, напиши то, что ты помнишь и хочешь сказать обо мне. А то потом вы все равно будете писать и такого можете надумать, что будет как у бедного отца Николая, который и «котиков воскрешал», и другие небылицы. А тут я сам все просмотрю и буду покоен».

Исполняя послушание духовника, приступаю к этим запискам в надежде на то, что батюшка сам отделит пшеницу от плевел, подскажет что-то мною забытое, как всегда, исправит допущенные ошибки.

Не буду много писать о том, что значит для меня отец Иоанн. Вся моя монашеская жизнь неразрывно связана с ним. Он был и остается для меня идеалом православного христианина, монаха, любящего и взыскательного священника-отца.

Пересказать все, что случилось более чем за двадцать лет нашего общения, конечно, невозможно. Его духовные советы всякий может прочесть в трех недавно вышедших сборниках писем. С моей точки зрения, это — лучшее, что написано в области духовно-нравственной литературы в России за последние лет пятьдесят. Я же хочу рассказать о другом — о том, что мне известно не понаслышке.

Главным духовным качеством отца Иоанна для меня всегда был и остается не только его дар рассуждения, но и непоколебимая вера во всеблагой и совершенный Промысл Божий, ведущий христианина ко спасению. В одной из книг отца Иоанна эпиграфом были выбраны часто повторяемые им слова: «Главное в духовной жизни — вера в Промысл Божий и рассуждение с советом». Как-то в ответ на мои недоумения батюшка писал: «Вот сейчас со вниманием читаю паремии, какая глубина: «Сердце человека обдумывает свой путь, но Господь управляет шествием его» — это премудрый Соломон на себе проверил (гл. 16, ст. 9). И Вы еще не раз убедитесь в своей жизни, что это именно так, а не иначе».

Никому не навязываю своего мнения, но сам я глубоко убежден, что  отец Иоанн — один из очень немногих живущих в наше время людей, которым Господь открывает Свою Божественную волю и о конкретных лицах, и о событиях, происходящих в Церкви и в мире. Наверное, это самое высшее проявление любви к Богу и преданности Его святой воле, в ответ на которые Господь открывает подвижнику-христианину судьбы людей, делает такого человека Своим сотаинником. Повторяюсь, никому не навязываю своего мнения, но к нему меня привели многие жизненные истории, связанные с отцом Иоанном. Да и не только меня одного. Самые мои близкие духовные друзья, покойные ныне отец Рафаил и игумен Никита, которые и познакомили меня с отцом Иоанном, в первую очередь благодарили Бога за то, что их духовником являлся человек, которому открыта воля Божия, и каждый из нас опытно испытал это на себе. Хотя, к несчастью, как это часто бывает в жизни, мы, даже зная волю Божию, не находим сил и решимости исполнить ее. Но об этом ниже.

Я познакомился с отцом Иоанном осенью 1982 года, когда сразу после крещения приехал в Псково-Печерский монастырь. Тогда, кажется, он не произвел на меня особого впечатления: очень добрый старичок, весьма крепкий (ему тогда было только 72 года), вечно куда-то спешащий, вечно окруженный толпой паломников. Намного более строго аскетически, по-монашески выглядели другие насельники монастыря. Но прошло совсем немного времени, когда я стал понимать, что этот старичок является тем, кого на Руси издревле именовали старцем, — редчайшим и драгоценнейшим явлением в Церкви.

Доверие и послушание — главное правило общения между христианином и его духовным отцом. Конечно же, не по отношению к каждому духовнику можно проявлять полное послушание. Таких духовников единицы. Это на самом деле очень тонкий вопрос. Часто случаются тяжелейшие духовные и жизненные трагедии, когда неразумные священники воображают себя старцами, а их несчастные духовные дети берут на себя непосильное и несвойственное нашему времени полное, абсолютное послушание им. Конечно же, отец Иоанн никогда не диктовал и не заставлял слушать своих духовных советов. К свободному, непритворному послушанию ему приводили человека опыт и время. Он никогда не называл себя старцем. А когда ему об этом говорили, усмехался и отвечал, что сейчас старцев нет, а есть только опытные старички. Он и до сих пор в этом убежден, впрочем, так же, как и я убежден в том, что Господь в его лице послал мне истинного старца, знающего волю Божию обо мне и об обстоятельствах, связанных с моим спасением.

Помню, когда я был еще молодым послушником, в монастыре ко мне подошел один из паломников-москвичей и поведал историю, которой он только что был свидетелем. Отец Иоанн в окружении паломников спешил по монастырскому двору к храму. Вдруг к нему бросилась заплаканная женщина с ребенком лет трех на руках: «Батюшка, благословите на операцию, врачи требуют срочно, в Москве». И тут произошло то, отчего были потрясены и паломник, рассказавший мне историю, и я сам. Отец Иоанн остановился и твердо сказал ей: «Ни в коем случае. Он умрет на операционном столе. Молись, лечи его, но операцию не делай ни в коем случае. Он выздоровеет». И перекрестил младенца.

Мы сидели с паломником и сами ужасались от своих размышлений, предполагая: а вдруг отец Иоанн ошибся? Что, если ребенок умрет? Что мать сделает с отцом Иоанном, если такое случится? Заподозрить отца Иоанна в вульгарном противлении медицине, которое, хоть и редко, но все же встречается в духовной среде, мы, конечно же, не могли: мы знали много случаев, когда отец Иоанн и благословлял и настаивал на операции. Среди его духовных детей было немало известных врачей. Мы с ужасом ждали, что будет  дальше. Явится  ли  в  монастырь  убитая   горем  мать  и  устроит чудовищный скандал, или ничего подобного не произойдет, как предсказал отец Иоанн?

Судя по всему, так и произошло, потому что отец Иоанн по-прежнему продолжал свой ежедневный путь между храмом и кельей в окружении исполненных надежд и благодарности паломников. И нам оставалось только предположить, что отец Иоанн прозрел Промысл Божий об этом младенце, взял на себя великую ответственность за его жизнь, и Господь не посрамил веры и упования своего верного раба.

Этот случай вспомнился мне через десять лет, в 1993 году, когда очень похожая история закончилась, с одной стороны, по-человечески трагически, а с другой, по молитвам отца Иоанна, послужила вечному спасению христианской душе и глубоким уроком для свидетелей этого случая.

Обычно даже при твердой убежденности в правильности и необходимости своих советов батюшка старается увещевать, уговаривать, даже просить и умолять об исполнении того, что, как он знает, необходимо для обратившегося к нему человека. Если же тот упрямо настаивает на своем, то батюшка обычно вздыхает и говорит: «Ну что ж, попробуйте. Делайте, как знаете». И всегда, насколько мне известны подобные случаи, те, кто не исполнял мудрых духовных советов отца Иоанна, в конце концов горько в этом раскаивались и, как правило, приходили к нему в следующий раз с твердым намерением исполнить то, что он скажет. Отец Иоанн с неизменной любовью и сочувствием принимал таких людей, не жалел для них времени и всеми силами старался исправить их ошибку.

В Москве жила необычайно интересная и своеобразная женщина, Валентина Павловна Коновалова… Она была такой настоящей московской купчихой и, казалось, сошла с полотен Кустодиева. В начале девяностых ей было лет шестьдесят. Она была директором большой продуктовой базы на проспекте Мира. Полная, приземистая, она восседала за столом в своей конторе, за спиной у нее висели, даже в самые сложные советские времена, большие софринские иконы, а на полу у тумбочки письменного стола лежал большущий целлофановый мешок с деньгами, которыми она распоряжалась по своему усмотрению, то посылая подчиненных закупить партию свежих овощей, то одаривая нищих и странников, которые во множестве стекались к ее продовольственной. Подчиненные ее боялись, но любили. Великим постом она устраивала общее соборование прямо в своем кабинете, на котором благоговейно присутствовали и работавшие на базе татары. Частенько в те годы дефицита к ней заглядывали московские настоятели, а то и архиереи. С некоторыми она была сдержанно почтительна, а с другими, которых она не одобряла «за экуменизм» — резка и даже грубовата.

Я не раз по послушанию на большом грузовике ездил из Печор в Москву за продуктами для монастыря к Пасхе и Рождеству. Валентина Павловна очень тепло, по-матерински, принимала нас, послушников, и мы с ней подружились. Тем более что у нас была любимая тема для разговоров — наш общий духовник отец Иоанн. Батюшка был, пожалуй, единственным человеком на свете, которого Валентина Павловна боялась, бесконечно уважала и любила. Дважды в год Валентина Павловна со своими ближайшими сотрудниками ездила в Печоры, там говела и исповедовалась. И в эти дни ее невозможно было узнать — кроткая, тихая, застенчивая. Она ничем не напоминала «московскую владычицу».

В конце 1993 года происходили некоторые перемены в моей жизни, я был назначен настоятелем подворья Псково-Печерского монастыря в Москве — нынешний Сретенский монастырь, и мне часто приходилось бывать в Печорах. У Валентины Павловны болели глаза, ничего особенного — возрастная катаракта. Как-то раз она попросила меня испросить благословение у отца Иоанна на удаление катаракты в Федоровском институте. Ответ отца Иоанна немного удивил меня: «Нет, нет, ни в коем случае. Только не сейчас, пусть пройдет время». На следующий день я буквально передал эти слова Валентине Павловне. Она очень расстроилась: в Федоровском институте все было уже договорено. Она написала отцу Иоанну подробное письмо, снова прося благословения на операцию и объясняя ситуацию, что дело это почти пустяшное, не стоящее внимания.

Отец Иоанн, конечно же, не хуже нее знал, что такое операция по поводу катаракты, и что она не представляет серьезной угрозы. Но, прочтя письмо Валентины Павловны, он очень встревожился. Мы долго сидели с ним, и он все убеждал меня, что необходимо уговорить Валентину Павловну не делать сейчас операцию. Он снова написал ей, просил, умолял, своей властью как духовника даже приказывал отложить операцию. В это время у меня так сложились обстоятельства, что было две недели свободных. Я больше десяти лет не отдыхал, и поэтому отец Иоанн благословил мне поехать на две недели в отпуск в Крым, в санаторий, и непременно взять с собой Валентину Павловну. Об этом же он написал ей в письме, прибавив, что операцию она должна сделать потом, через месяц после отпуска. «Если она сейчас сделает операцию, она умрет», — грустно сказал он мне, когда мы прощались.

Но в Москве я понял, что нашла коса на камень. Валентина Павловна вдруг, наверное, впервые в жизни, взбунтовалась против воли своего духовника. Ехать в Крым она в начале категорически отказалась, но потом, казалось, смирилась. А что касается операции, то она была крайне возмущена, что из-за такой ерунды отец Иоанн «заводит сыр-бор». Я сообщил ей, что, как бы то ни было, но я начинаю хлопотать о путевках, и в ближайшее время мы едем в Крым.

Прошло несколько дней, я получил от Святейшего благословение на отпуск, заказал две путевки, которые в это время года несложно было найти, и позвонил на базу Валентине Павловне, чтобы сообщить о нашем выезде.

— Она в больнице, ей делают операцию, — сказал мне ее помощник.

— Как?! — закричал я. — Ведь отец Иоанн ей категорически запретил.

Выяснилось, что пару дней назад к ней зашла какая-то монахиня и, узнав об ее истории с катарактой, будучи врачом, тоже не могла согласиться с решением отца Иоанна, и взялась испросить благословения у одного из духовников Троице-Сергиевой Лавры. Благословение было получено, и Валентина Павловна направилась в Федоровский институт, рассчитывая после быстрой и несложной операции уехать со мной в Крым. Ее подготовили, но во время операции, прямо на столе, у нее случился тяжелейший инсульт и полный паралич. Как только я узнал об этом, я бросился звонить в Печоры эконому монастыря, отцу Филарету, давнему келейнику батюшки. В исключительных случаях отец Иоанн спускался из своей кельи к отцу Филарету и пользовался его телефоном.

— Как же вы так можете, почему вы меня не слушаете? — чуть не плакал отец Иоанн. — Ведь если я на чем-то настаиваю, значит знаю, что делаю!

Что мне было ему ответить? Я спросил у отца Иоанна, что сейчас нужно делать. Валентина Павловна до сих пор была без сознания. Отец Иоанн велел взять из храма в келью запасные Святые Дары и, как только Валентина Павловна придет в себя, сразу ехать к ней исповедовать и причастить.

По молитвам отца Иоанна, Валентина Павловна на следующий день пришла в сознание. Родственники немедленно сообщили мне об этом, и через полчаса я был в больнице. Валентину Павловну вывезли ко мне в одну из палат реанимации, на огромной металлической каталке. Она лежала, совсем крохотная, под белой простыней. Она не могла говорить и, увидев меня, лишь заплакала. Но и без слов мне была понятна эта исповедь в том, что она поддалась вражескому искушению в непослушании и недоверии к духовнику. Я прочел над ней разрешительную молитву и причастил. Мы простились. И на следующий день ее еще раз причастил отец Владимир Чувикин. Вскоре после причастия она умерла. По древнему церковному преданию, душа человека, который сподобился причаститься в день смерти, проходит к престолу Господню, минуя мытарства. Такое случается или с высокими подвижниками, или с людьми с исключительно чистыми сердцем. Или с теми, у кого есть очень сильные молитвенники.

История возрождения Сретенского монастыря также неразрывно связана с батюшкой архимандритом Иоанном. В тот 1993 год я приехал к отцу Иоанну с целым ворохом проблем. После долгого разговора в келье отец Иоанн ничего мне определенного не ответил, и мы поспешили с ним на всенощную под праздник святого Архистратига Божия Михаила. Я молился на клиросе, отец Иоанн в алтаре. Я уже собрался облачиться, чтобы выйти на акафист, как отец Иоанн в буквальном смысле слова выбежал из алтаря и, взяв меня за руку, радостно сказал:

— Ты будешь создавать подворье Псково-Печерского монастыря в Москве.

— Батюшка, — отвечал я, — но Святейший Патриарх не благословляет открывать в Москве подворий, кроме как ставропигиальных монастырей. Совсем недавно один монастырь обращался с такой же просьбой к Патриарху, и Святейший отвечал, что, если отдавать храмы под подворья всех открывающихся ныне монастырей, то приходских храмов в Москве не останется.

Но отец Иоанн ничего не слушал.

— Ничего не бойся! Иди прямо к Святейшему и проси открыть подворье Псково-Печерского монастыря.

Он усердно, как обычно делает, благословил меня, и мне ничего не оставалось, как облобызать его десницу и во всем положиться на волю Божию и его молитвы.

Все произошло так, как и говорил отец Иоанн. Не без страха, конечно, я произносил просьбу об открытии подворья епархиального Псково-Печерского монастыря Святейшему Патриарху. Но Святейший вдруг очень милостиво отнесся к этой просьбе, благословил это решение и сразу поручил смотреть за его исполнением владыке Арсению и отцу Владимиру Дивакову. Таким образом, в Москве появилось первое и единственное подворье не ставропигиального монастыря, которое потом, как и говорил отец Иоанн, стало самостоятельным монастырем, никогда не терявшим, по милости Божией, духовной связи ни с Печорами, ни с отцом Иоанном. Излишне говорить, что благословения и советы отца Иоанна по устройству монашеской жизни в обители являются для нас самыми драгоценными и желанными. Хотя, признаться, иногда я получал не только ласковые, но и такие жесткие письма, что несколько дней не мог прийти в себя.

Обычно когда кто-то начинает вспоминать об отце Иоанне, пишет, какой он благостный, ласковый, добрый, любвеобильный. Да, несомненно, истинно, что человека более умеющего выказать отеческую, христианскую любовь, я не встречал во всей своей жизни. Но нельзя не сказать и о том, что отец Иоанн, когда это необходимо, бывает по-настоящему строг. Он порой умеет находить такие слова обличения, после которых его собеседнику по-человечески не позавидуешь. Помню, когда я был еще послушником в Печорах, то случайно услышал, как отец Иоанн сказал двум молодым иеромонахам: «Да какие вы монахи, вы просто хорошие ребята».

Отец Иоанн никогда не стесняется и не боится сказать правду, невзирая на лица, и делает это в первую очередь для исправления и спасения души своего собеседника, архиерей он или простой послушник. Эта твердость и духовная принципиальность, конечно же, была заложена в душу отца Иоанна еще в раннем детстве, когда он общался с великими подвижниками и новомучениками. И все это было проявлением истинной христианской любви к Богу и людям. И, конечно же, проявлением истинного церковного сознания. Вот его ответ на один из моих вопросов в письме за 1997 год: «А вот вам и еще один пример на аналогичную ситуацию из копилки моей памяти. Мне было тогда 12 лет, но впечатление было настолько ошеломляюще сильным, что и по сей день вижу все, тогда происходившее, и помню всех действующих лиц поименно.

У нас в Орле служил замечательный Владыка — архиепископ Серафим Остроумов — умнейший, добрейший, любвеобильнейший, не счесть хвалебных эпитетов, что приличествуют ему. И жизнью своей он как бы готовился к венцу священномученика, что и произошло действительно. Так вот, в Прощеное Воскресенье этот Божий Архиерей изгоняет из монастыря двух насельников, игумена Каллиста и иеродиакона Тихона, — за какой-то проступок. Изгоняет их принародно и властно, ограждая от соблазна остальных, и тут же произносит слово о Прощеном Воскресенье и испрашивает прощение у всех и вся.

Мое детское сознание было просто ошеломлено случившимся именно потому, что все произошло тут рядом и изгнание — то есть отсутствие прощения, и смиренное прошение о прощении самому и прощение всех. Понял тогда одно только, что наказание может служить началом к прощению, и без него прощения быть не может.

Теперь-то я преклоняюсь пред мужеством и мудростью Владыки, ибо урок, преподанный им, остался живым примером для всех присутствующих тогда, как видите, на всю жизнь».

О чем еще принципиально важном необходимо написать, чтобы отец Иоанн сам прочел и подтвердил верность этих свидетельств?

За годы общения я заметил, что у отца Иоанна есть определенные принципы относительно духовных советов. Но, конечно же, он не автоматически применяет их. Для меня был интересен пример его советов относительно брака. Он дает благословение на вступление в брак только после того, как жених и невеста знакомы хотя бы года три. При нынешней нетерпеливости молодых людей это кажется слишком большим сроком. Но многие случаи показали, насколько опыт отца Иоанна и его настойчивость в непременной необходимости проверки друг другом будущих супругов бывают спасительны для семей и душ. Я знаю не один случай, когда священники по жалости сокращали данный отцом Иоанном срок до брака, и это заканчивалось для молодых семей плачевно.

Относительно монашеского пострига отец Иоанн также требует, как правило, значительной проверки временем. А также придает огромное значение родительскому благословению. Например, я ждал решения отца Иоанна о моем постриге почти десять лет, пока мать не благословила меня на монашество. Все эти годы в ответ на мои нетерпеливые просьбы о благословении на постриг отец Иоанн только уговаривал дождаться материнского благословения. И уверял, что Господь не забудет этого терпения и послушания. Об этих словах я вспомнил, когда меня постригали в монашество в Донском монастыре. Так сложились обстоятельства, что это происходило в самый день моего рождения, когда мне исполнилось тридцать три года, и назвали меня в часть моего любимого святого — святителя Тихона, патриарха Московского.

Отец Иоанн с огромным благоговением, любовью и послушанием относится к архиереям и церковному священноначалию. Он поистине человек Церкви. Множество раз он благословлял действовать именно так, как решит Святейший, как благословит епископ, наместник. Осознание того, что истина на земле пребывает лишь в Церкви, глубоко прочувствована им и доносится до духовных детей. Отец Иоанн не терпел никаких расколов, никаких бунтов и всегда бесстрашно и грозно выступал против них, хотя знал, сколько клеветы, а порой и ненависти ему придется испить. Но он все терпел, лишь бы самому и его духовному стаду идти церковным, царским путем.

Это касалось и испытаний, которым подверглась наша Церковь за последнее десятилетие: с одной стороны — обновленческим тенденциям, с другой — болезненным эсхатологическим настроениям. И в том, и в другом случае отец Иоанн различал любовь к запутавшимся в духовной жизни по неразумию и вражеским козням людям, и тот вред, который они активно и даже яростно готовы были принести Церкви. Огромный, почти столетний опыт церковной жизни самого отца Иоанна дает ему огромные преимущества в различении духов, в определении того, куда могут привести те или иные увлечения и нововведения, или ревность не по разуму. Воистину, нет ничего нового под солнцем. «В кампании, предлагаемой Вами, я участвовать не буду, — пишет отец Иоанн молодому и очень искреннему иеромонаху, который предлагает ему участие в движении «За жизнь без ИНН». — Сам дух подобной деятельности, где много самости, шума и надежды не на Бога, а на человека, да еще с критиканством священноначалия Церкви, который ключом бьет в Ваших высказываниях, воспрещает мне это. Я уже видел подобное в действиях и духе обновленцев, восстающих на тишайшего Патриарха Тихона, а фактически на Самого Господа и Его Церковь».

Свое трезвое и глубоко продуманное отношение к проблемам глобального компьютерного учета и подобного рода явлениям в современном мире отец Иоанн высказывал не раз и в письмах и в обращениях. Все это многократно опубликовано, и для одних послужило поводом для духовного мира, успокоения от бунтарских настроений, доверия Русской Православной Церкви, для других — к сожалению, поводом для нападок на отца Иоанна, а порой и прямой клеветы.

Думаю, что это испытание клеветой и ненавистью в самые преклонные года жизни, промыслительно было ниспослано Господом. Кажется, преподобный Варсонофий Оптинский пишет где-то, что Господь посылает Своим верным рабам именно в последний период жизни такие искушения, как образ Голгофы Спасителя.

За несколько лет до этих событий отец Иоанн тоже не колеблясь вызвал огонь на себя ради того, чтобы предостеречь церковный народ от соблазна нового обновленчества. Он не раз встречался и беседовал с популярными и поддерживаемыми тогда сторонниками модернизации и обновления в Церкви. И только исчерпав все средства убеждения в крайней опасности этого пути, он высказался ясно, определенно, во всеуслышание и с полной ответственностью за свои слова: «Если мы не разорим это движение, они разорят Церковь».

Я был свидетелем того, как отец Иоанн переносил ненависть и напраслину, изливавшиеся на него за стояние в Правде Христовой. Видел его боль, но и благодушие, когда он терпел непонимание и предательство. Но никогда батюшка не терял бесконечной любви к обидчикам и христианского прощения. Для меня на всю жизнь остались в памяти слова его проповеди, сказанной в Михайловском соборе Псково-Печерского монастыря в 1985 году: «Нам дана от Господа заповедь любви к людям, к нашим ближним. Но любят ли они нас, нам об этом нечего беспокоиться. Надо лишь о том заботиться, чтоб нам их полюбить».

Один московский священник, бывший духовный сын отца Иоанна, обратился ко мне со страшной просьбой: вернуть епитрахиль, которой отец Иоанн благословил его на священство. Этот священник, как он сказал, разочаровался в отце Иоанне за то, что тот не поддержал его политических диссидентских воззрений. Это было в конце восьмидесятых. Каких только слов не наговорил этот священник, но сам он не слушал ничего: ни того, что отец Иоанн сам много лет провел в лагерях, ни того, что подвергался пыткам и не был сломлен, ни того, что уж кого-кого, а отца Иоанна никто не может заподозрить в конформизме. С тяжелым сердцем я передавал епитрахиль батюшке. Реакция его меня поразила. Он перекрестился, с благоговением поцеловал священное облачение и произнес: «С любовью передавал, с любовью принимаю». Позже этот священник перешел в другую юрисдикцию, там ему тоже не понравилось, потом еще в другую…

Не могу скрыть и следующего факта, который, быть может, вызовет неоднозначную оценку, но ради правды жизни не могу о нем умолчать. Да, отец Иоанн безусловно благоговеет и подчиняется церковной иерархии, но это не значит автоматического, бездумного подчинения. Я был свидетелем случая, когда один из наместников монастыря и правящий архиерей убеждали батюшку преподать свое благословение на их решение, с которым отец Иоанн не был согласен. Необходимо это было для придания нужному им решению авторитета старца. Приступали к батюшке серьезно, что называется, «с ножом к горлу». Монахи и священники представляют, что такое противостоять давлению правящего архиерея и наместника. Но отец Иоанн совершенно спокойно выдержал этот многодневный натиск. Он почтительно, терпеливо и кротко объяснял, что не может сказать «благословляю» на то, с чем в душе у него нет согласия, что если начальствующие считают необходимым поступить именно так, он безропотно примет их решение — они отвечают за него пред Богом и братией, но он считает, что в данном случае решение принимается по страсти, и он благословить — дать свое «благое слово» на это — не может.

Многое еще можно написать, и в первую очередь о том, как преображались, воскресали души людей при общении с отцом Иоанном, как люди обретали веру и спасение. Но это связано с ныне здравствующими лицами, поэтому без их согласия пока излагать эти истории невозможно.

В заключении хотел бы сказать лишь одно: благодарю Господа за то, что Он по великой Своей милости дал мне, грешному, на своем жизненном пути встретить такого христианина и общаться с ним. Мне думается, что ничего более поразительного ни в прошедшие мои годы, ни, наверное, в оставшийся срок жизни, я уже не встречу.

***

Неразрывно связано с отцом Иоанном и все, что касается возрождения и становления монашеской жизни в нашем московском Сретенском монастыре.

Осенью 1993 года, под праздник преподобного Сергия, я приехал к отцу Иоанну в очень сложный для меня момент жизни. Был я к тому времени иеромонахом московского Донского монастыря.

Девять лет отец Иоанн не давал мне благословения на монашеский постриг и держал в послушниках, поставив условие – дождаться благословения матери. Но мама, Царствие ей Небесное, хотя и благословляла служить Церкви в священническом сане, но не хотела, чтобы я шел по монашескому пути. Батюшка твердо стоял на своем условии – дождаться согласия матери – и говорил, что если по-настоящему хочешь быть монахом, проси этого у Бога, и Он управит все в нужное время. Я тогда твердо ему поверил и спокойно ждал, будучи сначала послушником в Псково-Печерском монастыре, а потом в Издательском отделе у митрополита Питирима. И вот однажды, приехав к батюшке в Печоры, я рассказал ему между прочим, что скоро открывают Донской монастырь, который особо любили москвичи, а наместником монастыря назначают архимандрита Агафодора, которого я немного знал. И тут отец Иоанн говорит мне:

– А ведь это пришло твое время. Иди проси у мамы благословение. Думаю, теперь она тебе не откажет. А за то, что девять лет терпел и не самочинничал, – увидишь, как Господь не оставит тебя Своею милостью.

Отец Иоанн рассказал о Донском монастыре времен его молодости, о жившем там под арестом святом патриархе Тихоне, которого батюшка любил и почитал бесконечно. Рассказал и известную теперь историю о явлении в 1990 году ему, отцу Иоанну, святого патриарха Тихона в той самой келье Псково-Печерского монастыря, в которой мы сейчас с ним беседовали. В заключение отец Иоанн помолился перед своей келейной иконой Пресвятой Богородицы «Взыскание погибших» и велел мне торопиться домой и после получения материнского благословения идти просить благословения на постриг у Святейшего Патриарха.

По молитвам отца Иоанна, мама неожиданно согласилась с моим желанием и благословила меня иконой Божией Матери, а Святейший Патриарх Алексий II благословил вступить в тогда совсем немногочисленную братию Донского монастыря. Сбылись слова отца Иоанна и о милости Божией за терпение: так получилось, что архимандрит Агафодор два раза откладывал мой монашеский постриг из-за срочных отъездов по делам обители и наконец постриг меня в самый день моего рождения, когда мне исполнилось ровно 33 года, с именем Тихона – в честь моего любимого святого и покровителя Донского монастыря.

Но в тот приезд к отцу Иоанну, накануне дня преподобного Сергия, в 1993 году, я ничем не смог порадовать батюшку. Отношения мои с наместником по моей вине настолько испортились, что я решительно не знал, что делать и как поступать. Отец Агафодор сам отправил меня в Печоры к духовнику, чтобы тот разрешил мои проблемы.

Отец Иоанн долго утешал меня и призывал к монашескому терпению. Он умел находить такие слова, а, самое главное, его любовь к человеку, вера и надежда на Промысл Божий были столь велики, что, даже приезжая с самой неразрешимой проблемой, люди выходили из его кельи исполненные не просто утешения, а новых сил к жизни, с радостной надеждой на бесконечную любовь к нам Господа. Это и была главная сила отца Иоанна: он говорил как имеющий власть от Бога давать жизненные силы и вести вслед за Христом.

Мы засиделись тогда довольно долго. Уже началась всенощная. Отец Иоанн заторопился и отправил меня в храм, сказав, что скоро придет и сам.

Должен был петься акафист преподобному Сергию. Вместе с молодыми монастырскими иеромонахами мы, уже облачившись, ждали акафист в древнем пещерном алтаре Успенского собора, как вдруг к нам подошел отец Иоанн – мы даже не заметили, как он вошел в алтарь. Отец Иоанн, с которым мы расстались полчаса назад, сразу показался мне каким-то совсем необычным – сосредоточенно-строгим. Не говоря ни слова, он крепко взял меня за руку и подвел к святому престолу. Медленно перекрестился, приложился к престолу и велел мне сделать то же самое. Потом, обратившись ко мне, торжественно произнес:

– А теперь слушай волю Божию…

Никогда до этого я не слышал от отца Иоанна подобных слов и поэтому стоял совершенно изумленный.

– Ты вернешься в Москву и сразу пойдешь к Святейшему Патриарху, – проговорил отец Иоанн. – Проси у него, чтобы он благословил тебя перейти из Донского в братию Псково-Печерского монастыря. Проси Святейшего, чтобы он благословил создание подворья Псково-Печерского монастыря в Москве, и ты будешь строить это подворье.

Я не знал, что и сказать!.. С одной стороны, я понял, что вся моя жизнь вот сейчас, в эту минуту, меняется, но в то же время понимал и то, что сказанное батюшкой осуществить просто невозможно! Начать с того, что сам отец Иоанн никогда не благословлял монахов на переход в другой монастырь, а тут идти с этим к самому Святейшему! Но были и другие причины.

– Батюшка, – пролепетал я, – это же совершенно невозможно!.. Святейший буквально совсем недавно объявил, что в Москве не будет открыто ни одного подворья неставропигиального монастыря. И настрого запретил даже обращаться к нему с подобными просьбами.

Здесь необходимо небольшое пояснение. Ставропигиальными (это старинное греческое слово) называются монастыри, непосредственно подчиненные патриарху; их по всей стране около 20, а неставропигиальными – те монастыри, которые подчиняются епархиальным архиереям; их в то время было больше 250, и с каждым месяцем количество их увеличивалось. Все эти провинциальные монастыри, конечно, хотели иметь свои подворья в столице и обращались к патриарху с постоянными просьбами об этом. И однажды Святейший на одном из собраний духовенства очень твердо предупредил, чтобы с подобными просьбами к нему впредь не обращались, поскольку если начать раздавать московские храмы монастырям, то приходских церквей в столице вообще не останется.

Все это я объяснил отцу Иоанну. Но тот даже глазом не повел.

– Не бойся ничего, иди к Святейшему и передай то, что я тебе сказал. Святейший все тебе благословит! А затем, – батюшка продолжал уже совсем по-деловому, – тебе предложат на выбор несколько храмов. Первый не бери! А из остальных выбирай какой тебе приглянется, но только не гонись за большими и знаменитыми.

Пора было выходить на акафист.

– После службы жду тебя в келье! – велел батюшка.

Весь акафист и дальнейшую службу я только и переживал слова, сказанные отцом Иоанном, а после всенощной сразу примчался к нему. Отец Иоанн еще несколько раз повторил мне то, что я услышал в алтаре, успокоил, ободрил и велел поступать точно так, как он говорит.

Отец Иоанн никогда не бросался великими и страшными словами, такими как «я скажу тебе волю Божию». Да я за все время – ни раньше, ни потом – таких слов больше от него не слышал. Поэтому я воспринял сказанное батюшкой более чем серьезно и, превозмогая страх, решил выполнить все, как сказал старец.

В Москве вскоре представился случай, и я слово в слово передал Святейшему то, что наказал мне батюшка: и о переводе меня в братию Псково-Печерского монастыря, и о создании монастырского подворья в Москве…

К моему удивлению, Святейший неожиданно нашел мысль о Псково-Печерском подворье очень своевременной и правильной. Оказывается, как раз в это время встал вопрос о закрытии для паломников свободного доступа в город Печоры и введении в нем особого пограничного режима, связанного с окончательным оформлением границы между Россией и Эстонией, которая проходила в трех километрах от Псково-Печерского монастыря. Подворье, по мнению патриарха, могло бы взять на себя обязанности помощи монастырю, если неблагоприятный для паломников пограничный режим будет введен. Святейший тут же поручил заняться подбором храма для подворья владыке Арсению и отцу Владимиру Дивакову.

Первое место, которое предложил для подворья владыка Арсений, был Покровский монастырь, недавно переданный Церкви. Я съездил полюбоваться им, но, помня слова отца Иоанна, что от первого места следует отказаться, сослался на действительный факт, что Покровский монастырь для подворья слишком обширный. Тогда владыка дал мне еще два адреса: храма в Измайлово, на острове, и Сретенского монастыря на Лубянке. Измайловский показался мне уж больно большим, а Сретенский как раз таким, как говорил отец Иоанн. К тому же это был не просто приход, а монастырь, закрытый в 1925 году, где так или иначе надо было возрождать монашескую жизнь. Я позвонил отцу Филарету в Печоры, и он соединил меня по телефону с батюшкой.

– Сретенский? Это тот, что за Трубной площадью? – батюшка отлично знал церковную Москву. – Его и бери!

Со дня открытия подворья минуло 15 лет, но всегда – в дни радостей и испытаний – нас поддерживала молитва, благословение, горячая поддержка, а иногда и строгое взыскание отца Иоанна. Он передал для Сретенского множество своих икон, в том числе и любимую его икону «Владимирскую», и иконы, которые достались ему от великих валаамских старцев. Отец Иоанн благословил создание монастырского издательства, семинарии, подсобного хозяйства. Вообще, особенно в первые, самые сложные годы, батюшка буквально следил за каждым шагом в возрождающейся обители. А после того как отпала тревога по поводу закрытия города Печор для паломников, именно отец Иоанн благословил просить Святейшего о преобразовании подворья в ставропигиальный Сретенский монастырь.

Братия Сретенской обители почитает батюшку отца Иоанна как старца, который благословил создание нашего монастыря, как своего молитвенника, духовного наставника и благодетеля. Каждый день мы возносим молитвы о упокоении его души. Его проповеди, письма и наставления – настольные книги братии обители, студентов и многих наших прихожан.

Многое еще можно вспомнить… Вскоре после смерти Валентины Павловны Коноваловой я оказался в больнице. Болезнь была тяжелая, и отец Иоанн в письме, переданном мне через Настю Горюнову, его духовную дочь, благословил, несмотря на Рождественский пост, в больнице есть и рыбу, и молочное. Друзья устроили меня тогда в хорошую клинику, в палате был даже телевизор. Немного придя в себя, я решил посмотреть телевизионные новости, которые не видел несколько лет. Потом решил посмотреть интересное кино…

В этот же день, к вечеру, из Печор приехала Настя Горюнова и через медсестру передала мне новое письмо от отца Иоанна. Помню, я, лежа в постели, досматривал какой-то фильм и читал письмо батюшки. В конце письма была приписка: «Отец Тихон, я благословлял тебе ослабить пост, а вот телевизор смотреть не благословлял». Я кубарем скатился с кровати и выдернул телевизионный шнур из розетки. К тому времени я уже очень хорошо понимал, что такое не слушаться отца Иоанна.

И даже после кончины отца Иоанна те, кому выпало счастье общаться со старцем, чувствуют его любовь, поддержку, молитвы и заботу, которые не оставляют нас и теперь, когда отец Иоанн уже в другом мире. Иногда это происходит самым поразительным образом и в самое нужное время.

В 2007 году тезоименитство Святейшего Патриарха Алексия II пришлось на первое воскресенье Великого поста, на праздник Торжества Православия. Всю неделю до этого мы с братией провели в храме, за незабываемыми богослужениями первой седмицы поста, а в субботу, после литургии, стали съезжаться гости на тезоименитство патриарха. Время перед всенощной и после нее прошло в заботах по приему и расселению гостей-архиереев, которые обычно останавливаются у нас, в Сретенском. Поздно вечером, когда уже очень хотелось спать, я решил, что прочту каноны и последование ко причащению утром. Но, к стыду своему, утром проспал, и вот уже ехал в храм Христа Спасителя на литургию, так и не прочитав молитвы.

Два или три раза за 16 лет моей недолгой священнической жизни мне приходилось служить не подготовившись, и всякий раз никакие оправдания и ссылки на обстоятельства, а тем более на усталость, не могли заглушить жестоких обличений совести. И теперь, как ни тяжело было, я все же пытался убедить себя, что, в конце концов, я хоть и не прочел положенное правило, но всю неделю утром и вечером по многу часов был в храме, а в среду, в пятницу и в субботу, то есть вчера, причащался и всякий раз читал все положенные последования и молитвы. Уже облачившись и входя в переполненный архиереями и священниками алтарь храма Христа Спасителя, я даже припомнил, что и вообще сегодня некоторые именитые богословы утверждают, что правила ко причащению совсем не так уж необходимы… Короче, кажется, мне уже почти удалось договориться с обличающим меня внутренним голосом, как вдруг ко мне подошел митрополит Чувашский Варнава. Я много лет регулярно, раза четыре в году, видел этого пожилого, почитаемого всеми архипастыря на патриарших службах, но ни разу с ним не общался. А тут владыка митрополит сам подошел ко мне и благословил. Потом он сказал:

– Спаси тебя Господи, отец Тихон, за фильм о Печерском монастыре. Мне он очень понравился. Я ведь знал отца Иоанна 50 лет и ездил к нему в Печоры.

Владыка имел в виду сделанный мною документальный фильм о Псково-Печерском монастыре, где было много хроникальных кадров с отцом Иоанном.

– Знаешь, что сейчас вспоминается? – продолжал владыка. – Ты, наверное, слышал, что, когда отец Иоанн служил на одном деревенском приходе, однажды вечером, накануне воскресной литургии, бандиты ворвались в его дом, связали и избили его. Так связанного и бросили умирать. Ты знаешь об этом?

– Да, владыка, я знаю эту историю. Только наутро перед литургией прихожане нашли отца Иоанна и освободили его.

– Да, да, так и было! Отец Иоанн пришел в себя, поблагодарил Бога за испытание и спасение и пошел совершать воскресную литургию. И знаешь, что он говорил мне потом? Он говорил, что это был единственный случай за всю его жизнь, когда он служил литургию без приготовления. Ну, вот так… Иди с Богом!

Рядом стоял архимандрит Дионисий (Шишигин). Я подошел к нему и рассказал всю историю: и о моем нерадении, и о беседе с владыкой Варнавой. Я исповедовался ему, и мы с отцом Дионисием, ожидая начала службы, говорили о том, как велика милость Божия к нам и как неисповедим Промысл Божий. Кто знает, чему мы были сейчас свидетелями? Или тому, как отец Иоанн из иного мира через владыку вразумил «одного из чад своих неразумных», как он однажды назвал меня в одном из своих писем. Или, быть может, мы сейчас встретили еще одного сокровенного подвижника и раба Божия, которыми не оскудеет Христова Православная Церковь до скончания века.

Источник